ну а ТУТ фото о тех событиях, художественные. красивые. старые. занятно раньше это было. теперь как то всё более(даже очень более) жестоко выглядит. хотя чего ждать от хиппи.
"читать. много. но ООЧЕНЬ("аху**но")интересно. «1968: ПЕРЕВОРАЧИВАЛИ МИР, ВЕСЕЛЯСЬ»"
1968: ПЕРЕВОРАЧИВАЛИ МИР, ВЕСЕЛЯСЬ
Не будем лукавить - никто из нас толком не понимает 68-й, зато все мы живём в его последствиях. Всё, что нас окружает - общественная, культурная и политическая реальность, нормы сексуального поведения, массовые стереотипы, религиозные и квазирелигиозные верования, представления об успехе в жизни, да что ни возьми, даже такая, казалось бы, посторонняя штука, как реклама - всё это подверглось тотальной атаке в конце 60-х, тотальному слому и тотальному отстраиванию заново.
В 1968-м году на планете случился общественный катаклизм, с точным определением которого историки до сих пор "не спешат". Может быть, 35 лет назад произошла мировая социальная революция. Может быть - революция культурная. Может быть, то была "всего лишь" революционная ситуация - но ситуация, основательно потрясшая основы миропорядка. Для краткости будем говорить просто - "68-й".
Накануне 68-го мир выглядел совсем по-другому, нежели мы привыкли теперь. Образование оставалось классовой привилегией: доступ в стены университетов для детей низших классов был почти закрыт. Учебные программы были архаичны и далеки от жизни. В университетах - и в большом мире тоже! - царила ханжеская мораль, само понятие сексуальности находилось вне сферы обсуждения, было табуированным, запретным. Церковь оставалась главным моральным авторитетом, во всяком случае, на уровне семьи и семейного воспитания. У власти во многих странах находились открыто реакционные диктатуры (как в Испании, Португалии и Греции), либо реакционеры - вплоть до бывших фашистов, - составляли существенную и часто лидирующую прослойку чиновничества и политиков в странах, формально демократических (как в Германии). Сам дух, царивший в обществе, был тяжёлым, тлетворным и каким-то безнадёжным... Ну, вы знаете, - примерно как в России после "Норд-Оста". Только европейская и североамериканская молодёжь не могла уже больше терпеть. Ей хотелось дышать - и она взорвала тесный мирок, приготовленный для неё родителями и пригодный только для того, чтобы гнить заживо.
ЧЕМ МОЖЕТ ЗАКОНЧИТЬСЯ СЛИШКОМ ГЛУБОКИЙ СОН
События 68-го наибольший размах и наибольшее символическое значение приобрели в Париже (хотя митинги, демонстрации, забастовки, захваты университетов и заводов происходили не только по всей Европе, но и по всему миру).
Гром раздался, практически, посреди ясного неба. За несколько недель до начала событий в печати появился социологический анализ под названием: "Франция спит". В этой вроде бы сонной обстановке группа леваков нападает на парижское представительство компании "Американ Экспресс" - в знак протеста против войны, которую вели США во Вьетнаме. Шестеро нападавших арестованы. Через два дня, 22 марта 1968 года, в Нантере, пригороде Парижа, студенты захватывают здание университетской администрации, формально для того, чтобы потребовать освобождения арестованных. Но дело этим не ограничивается: во время бурного митинга выдвигаются всё новые и новые требования. Обстановка наэлектризована по разным причинам. Скажем, ровно накануне, 21 марта, студенты в Нантере отказались сдавать экзамен по психологии - в знак протеста против чудовищной примитивности читавшегося им курса. Для координации действий здесь же, немедленно, создаётся анархистское "Движение 22 марта", сыгравшее немалую роль в дальнейшем наращивании событий.
Собственно, события в Нантере оказались спусковым крючком, только власти ещё не знали этого и потому ответили привычно: жестокими репрессиями. По мере того, как "Движение 22 марта" вопреки нажиму властей ширилось (был выдвинут лозунг "От критики университета - к критике общества!"), правительство всё чаще пускало в дело полицию. События развивались как снежный ком - осуждение группы зачинщиков - закрытие университета - новые стычки студентов с полицией - новые аресты - новые демонстрации - новые стычки - новые аресты - новые демонстрации...
УЛИЧНЫЕ БОИ В ПАРИЖЕ
К 10 мая 1968-го число раненых во время столкновений на улицах Парижа перевалило за тысячу, число арестованных - тоже. Обуздать полицию требовали уже не только студенты, но и большинство преподавателей, виднейшие деятели культуры и лауреаты Нобелевской премии, крупнейшие профсоюзы и левые партии. Но президент Франции генерал де Голль стоял как скала, заявив, что не уступит молодёжи. 10 мая 20-титысячная демонстрация студентов была заперта с двух сторон французскими омоновцами на бульваре Сен-Мишель. На беду властей, бульвар был мощён булыжником и к ночи студенты соорудили около 60 баррикад - в дело пошла не только брусчатка, но и припаркованные по соседству автомобили, вообще всё, что могло препятствовать продвижению спецчастей полиции. Сражения на баррикадах продолжались до шести утра.
С 13 мая начались захваты университетов студентами в крупнейших городах страны, с 14 мая - захваты заводов рабочими, без всякой на то санкции профсоюзов и традиционных левых партий, более того - к их паническому ужасу. 15-го студентами был захвачен театр "Одеон", превращённый в дискуссионный клуб. Стены Латинского квартала покрылись многочисленными плакатами и граффити. Наиболее известные лозунги парижского Красного Мая: "Запрещено запрещать!", "Будьте реалистами - требуйте невозможного!" и "Воображение - к власти!". Но, кроме того: "Под мостовыми - пляжи", "Граница - это репрессия", "Нельзя влюбиться в прирост промышленного производства", "Всё хорошо: дважды два уже не четыре", "Оргазм - здесь и сейчас!" Конечно, это не вписывалось в привычные концепции облюбовавших свои позиции за два с половиной послевоенных десятилетия традиционных левых. Зато очень попахивало мышлением в духе Ситуационистского интернационала, выступившего одним из главных интеллектуальных провокаторов революционных событий.
О РОЛИ БУНТУЮЩЕГО ИНТЕЛЛЕКТА И ИГРАЮЩЕГО САМОСОЗНАНИЯ
Маленькая группировка на стыке политики и искусства (вспомним, во избежание вредной мешанины, слова Вальтера Беньямина о том, что на эстетизацию политики фашистами левые отвечают политизацией искусства. Вспомним и не забудем - это важно), возникшая в конце пятидесятых на обломках дадаизма, сюрреализма и радикальной политической левизны середины XX века, была мало кому известна до тех пор, пока по чугунной голове мирового капитала не жахнул индейским томагавком 68-й. Их было всего несколько человек (по другой версии, всё-таки - несколько десятков человек), и, помимо занятий искусством, они, что важнее, издавали ежегодник "Ситуационистский Интернационал", в котором в полной мере проявился теоретический дар Ги Дебора и Рауля Ванейгема, авторов двух важнейших для понимания современного революционного процесса книг, соответственно - "Общества зрелища" (также переводят как "Общество спектакля") и "Революции повседневной жизни".
Если сказать кратко (свести тонны житейской мудрости, переведённой ситуационистами на килограммы печатного текста, к миллиграммам экстракта, "заварки", которая всегда с собой, под крышкой чайника, именуемого "череп"), то они полагали, что современный капитализм научился превращать любые факты жизни, будь то искренняя эмоция любви или яростный порыв протеста - в зрелище, а зрелище - в товар, который, будучи расфасован в выпуски теленовостей, подборки рекламных роликов, в навязываемые через СМИ привычки и настроения, теряет какие-либо черты своей первичной, "предпродажной" подлинности, а заодно все признаки опасности для господствующего экономического, идеологического и политического порядка. Поэтому, считали ситуационисты, для подлинного революционера мало толку в создании больших политических партий, пусть самых радикальных, или в долгом и трудном формировании профсоюзов, пусть и самых борющихся - все эти институции уже не могут быть инструментами бунта, инструментами революции.
Инструментом бунта может быть лишь каждая, отдельно взятая, человеческая личность, а также добровольные союзы этих личностей, формирующиеся для единственной подлинно весёлой и подлинно освобождающей человеческой игры - революции повседневной жизни. Одним словом, никакая партия не поможет тебе, никакой комсомол, никакой профсоюз, никакая, fucking shit, террористическая организация. Только сам. Только своей головой. Только собственным усилием. Только в своей собственной жизни.
Теперь перечитаем: "Нельзя влюбиться в прирост промышленного производства", "Оргазм - здесь и сейчас!" Звучит немножко по-другому, не так ли? Впрочем, довольно здесь теории (страждущие - не пропустите готовящуюся "Антологию Ситуационисткого интернационала" или разыщите уже сейчас - в сети, в книжном магазине - книжку Кена Нэбба "Радость революции"; вышедший же несколько лет назад перевод "Общества спектакля" настолько плох, что лучше читать Дебора на иноязыках).
1968-Й: ВОССТАНИЕ СМЫСЛА
Вернёмся в Париж, во Францию. Во Франции бушевал общенациональный кризис. Вспыхнувший из ничего? Из какой-то одной акции леваков? Из одного смелого поступка студентов, захвативших деканат? Из глупости министра просвещения? Из упрямого маразма господина президента? Да, из всего этого, но также из того, что старый мир перестал выдерживать новые смыслы, новые порывы жизни, её горячее дыхание, её горячечный блеск в глазах.
Вот что вспоминает кинорежиссёр Элен Шателен, недавно снявшая фильм о "нашем" сталинском ГУЛаге, а тогда, в 68-м, бывшая парижской студенткой: "...Взрыв, который тогда произошёл, был взрывом внутри смысла. Главный вопрос был не "как организовать движение?", а "почему?" и "что значит?" Это был глубокий семантический взрыв. Политический язык был абсолютно не адаптирован к возникшей ситуации. Он оказался вне рамок того, о чём люди, спонтанно вышедшие на улицу, хотели сказать. (...) Только потом, когда профсоюзы увидели, что все заводы во Франции остановились (что показалось им невозможным и невероятным!), они стали формулировать требования. Ведь нельзя же на вопрос: "Чего вы хотите?" - ответить: "Мы хотим жить", "Мы не знаем, чего мы хотим". Тогда-то профсоюзы и подсуетились: "Мы хотим больше зарплаты", - и потом всё это ушло в "нормальную профсоюзную деятельность"".
"Куда вы пойдёте? Куда будет двигаться демонстрация?" - спрашивали на пике движения запуганные власти у студенческого вожака Даниэля Кон-Бендита. "Маршрут демонстрации будет зависеть от направления ветра!" - не без позы ответил им молодой наглец с огненно-рыжими волосами. И был при этом абсолютно, стопроцентно, математически точен. Ибо только так в мае 68-го можно было озвучить "фразу, которую писала улица".
ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА ТОЖЕ БУРЛИЛА
68-й не был бы тем, чем он был, если бы события, какими бы грандиозными, прекрасными и вдохновляющими они ни были, происходили только во Франции. 68-й (мы договорились вначале, что это объёмный, комплексный термин, а не просто составное имя числительное) широко распространился и по ту, и по эту сторону "железного занавеса".
Хочется рассказать про всех, но места нет, назову только страны и, может быть, некоторые вехи.
В Чехословакии - Пражская весна. Общество, давно готовое взорваться, реагирует на малейшие перемены в курсе партийного руководства и, не дожидаясь команды сверху, начинает освобождать себя самостоятельно. От слов переходили к делу, правда, уже параллельно начавшейся советской оккупации. В Чехословакии тоже были захваты заводов, тоже были толпы людей против танков на улицах, какое-то время действовало даже второе, подпольное руководство ЧССР, прошёл даже (вдумайтесь - в официально социалистической стране!) нелегальный съезд (!) правящей (!!) коммунистической партии (!!!) - под охраной рабочих, на одном из захваченных заводов.
Потом, как и в Западной Европе, был откат. Впрочем, в 68-м времена не были ещё столь свинцовыми ("Свинцовые времена" Маргарете фон Тротта надо посмотреть обязательно, хотя они и про другой этап революционного движения в Европе; про 68-й же, вернее, про то, почему произошёл 68-й, смотрите великолепные фильмы Жана Люка Годара, прежде всего - "Weekend" и "Китаянку") - и потому молодёжь бунтовала, в том числе и на Востоке.
Польша. Март 68-го. Студенческие выступления в Варшаве и Кракове, столкновения с милицией, около 1200 студентов арестовано.
В Югославии - массовые студенческие демонстрации в июне 68-го. Лидер страны маршал Тито вынужден перейти к широким общественно-политическим реформам (кстати, ещё один важный для понимания эпохи фильм был снят именно в Югославии в 1968-71 гг. Это "В.Р. Тайны организма" Душана Макавеева, подробно, насколько это вообще возможно в игровом кино, излагающий и иллюстрирующий теорию сексуальной революции этого самого В.Р., то есть Вильгельма Райха. Райх погиб в американской тюрьме в конце пятидесятых, но дело его вдохновило бунтарей 68-го).
В ТЕЛЕГРАФНОМ СТИЛЕ: ALL OVER THE WORLD
Германия. Бурные студенческие бунты, оккупация университетов, появление новых, вне закостенелой левой традиции, революционных объединений (запомним для поиска в интернете: "Коммуна-1", "Социалистический коллектив пациентов").
Италия. Бастуют 95 процентов населения страны!
Вьетнам. Знаменитое партизанское Тет-наступление (то самое, в честь которого назвали ребёнка в недавнем фильме "Вместе" шведа Лукаса Мудиссона - тоже смотреть, смеяться и плакать, - про то, кем стало поколение 68-го лет через семь после революции).
США. Бушующее море событий, всего даже не перечислить. Дам лишь масштаб: бунты более чем в 170-ти городах, 27 тысяч человек арестованы - это несколько "дивизий" повстанцев!
А ещё: Мексика, Нигерия, Перу, Португалия, Израиль, Япония, Испания, Китай...
НУ И?
Опять проиграли? Это как посмотреть. Если считать "выигрышем" революцию 1848 года (забыв про 1852-й) или - революцию 1917-го (забыв про 1921-й) - тогда, может, и так. А если отключить штампы и включить воображение, которое одно только и достойно власти, тогда...
68-й не победил и не проиграл. Он сформировал тот мир, в котором мы сейчас живём. Впрочем, некоторые считают, что эпоха та окончилась 11 сентября 2001 года. Окончилась? Посмотрим.
Влад Тупикин
[апрель 2003]
68-Й БЫЛ ГОДОМ ПОИСКА. НИКАКИХ ОТВЕТОВ ЕЩЁ НЕ БЫЛО
Интервью с Ульфом Хеферле, которому было 14 лет в 1968 году
С Ульфом Хеферле мы познакомились несколько лет назад в клубе "Дом". Знакомство стало теснее, когда мы стали обнаруживать себя на одних и тех же концертах всё чаще. Оказавшись у него дома, мы нашли там большую коллекцию пластинок 60-70-х и старую электрогитару "Fender Stratocaster", которая до сих пор ещё "на ходу" - и в смысле сохранности, и в смысле того, что Ульф на ней регулярно играет, назло соседям. Когда же наш взгляд упал на одинаковые красные корешки под потолком, Ульф немного смутился: "А, это моя молодость, ранние 70-е..." Выяснилось, что он - "революционер со стажем", мы проявили интерес и ещё несколько часов просидели над подшивками молодёжной газеты гамбургского Коммунистического союза. Когда же пришло время подумать об очередном юбилее мировой революции 1968 года, первой революции, не приведшей к власти новый класс, но полностью изменившей облик доброй половины планеты, кандидатура Ульфа Хеферле в качестве собеседника всплыла сама собой. Во всяком случае, это единственный москвич, про которого мы доподлинно знаем, что он был участником событий 68-го на Западе.
Ульф начинает:
Это, в принципе, история, поэтому можно всё это откровенно рассказать.
Ну да, вопрос, как делать революцию, мы, наверное, сейчас всё равно не разрешим... На самом деле, юбилей-то не круглый, 35 лет. Вот когда было 30-летие, во многих русских молодёжных журналах были публикации. Но наверное, каждые пять лет полезно напоминать, потому что за это время вырастает целое поколение.
Ну, знаете, мне было 14 лет в 1968 году и я не был участником какого-то руководящего органа, я был всего лишь симпатизирующим движению человеком и у меня самые яркие воспоминания - личные, а не строго политические...
Ну, это не страшно, - сказали мы. И дальше из Ульфа полился монолог, в который мы иногда лишь вставляли свои уточняющие междометия, для краткости здесь опущенные.
ДРЕВНИЕ ГРЕКИ В ТРУСАХ
В 68-м я учился в гимназии и моим любимым преподавателем был учитель немецкого языка. Этот человек, ему тогда, наверное, было уже лет сорок, он до 1-го мая 1968 года всегда рассказывал нам длинные истории про то, как он ездил с женой в Грецию и смотрел на античные руины - он очень ярко всё это описывал, он вообще был хорошим рассказчиком. Он рассказывал, а мы все с интереcом слушали. Про его "Опель" и про жену, про домик на колёсах, про Грецию... Почему-то именно 1 мая 1968 года он случайно оказался в Париже и участвовал там в демонстрациях, видел всё это. И после Парижа его жизнь изменилась на 180 градусов! Немецкий гуманист, влюблённый в древнеримскую и древнегреческую историю, он стал другим человеком, начал выступать за какие-то политические ценности, за антифашизм, против чрезвычайных законов, которые у нас в это время принимались... И значительная часть нашего класса, человек 15-20 из 30-ти, все вместе с ним перешли тогда эту границу - от буржуазного гуманизма к антифашистским настроениям, вместе мы прошли этот путь... А ведь нам было по 14 лет! Мой отец был вообще в шоке от этого, он сильно ревновал меня к этому учителю, он чувствовал, что теряет влияние на сына и потому вскоре отправил меня на три года в интернат. Для меня это была настоящая депортация.
Я ещё помню - это был, может быть, 67-й или 66-й год, - я учился тогда в другой гимназии, в которой главным языком был древнегреческий. У нас был большой музыкальный зал и там на стенах имелась здоровенная такая роспись - голые мужчины занимались спортом в "типично древнегреческих позах". Однажды утром нас всех позвали в этот зал и мы увидели, что на них пояились... шорты! Кто-то краской дорисовал, "одел" их. Для того времени это была очень антиавторитарная акция! Они нас собрали, там же был и автор росписи, какой-то знаменитый художник. Там сидели 300 мальчиков и администрация очень надеялась, что кто-то из нас откроет тайну, скажет, кто нарисовал трусы. Но никто не сказал! Было такое внутреннее чувство: "Мы делаем то, что мы хотим!"
Подобных ситуаций было много... Например, мой друг - это уже двумя годами позже, - он был такой панк. Он играл музыку, ну, тогда уже была такая музыка, немного похожая на панк (например, американская группа MC 5). Он ходил в чёрной кожаной одежде, с длинными волосами, весь проклёпанный... И он, мне кажется, хотел мою сестру. У нас был большой дом, но мой отец ему всё время мешал. И вот однажды он моего отца запер в одной из комнат! Отец, который для нас был олицетворением такой мощи, такого страха, оказался заложником в собственном доме!
Да, в это время словно бы появилась какая-то новая, самопровозглашённая власть - на улице, в школах... Такая нелегальная власть, которая всего лишь раскрашивает что-то или делает какие-то маленькие провокации.
Вы просто не представляете, как мы жили до этого времени - там никакого знака вопроса не было, нигде! Человек, у которого были длинные волосы, автоматически строго наказывался. Я помню, моя сестра и её подруги ходили в вельветовых штанах, - мои родители были в ужасе! Мы бы сегодня ничего этого не заметили, внешность - это уже не так важно сейчас, но тогда это воспринималось как крайне неадекватная одежда. Как, наверное, в Советском Союзе, где тоже была такая ситуация, когда длина волос и фасон брюк были запрограммированы сверху. А ты старался показать свою индивидуальность.
Эти два момента - рисунок в школе и учитель, полностью изменившийся 1 мая 1968 года, - вот мои самые яркие воспоминания о той эпохе.
НОВАЯ СИЛА НА УЛИЦАХ
Ну, вот ещё одно очень яркое воспоминание - это был, наверное, 68-й год. В центре Гамбурга была большая демонстрация против вьетнамской войны и там было тоже такое ощущение, что есть какая-то новая власть, что действует какой-то новый порядок... Мы были на центральной площади, перед ратушей, там выступал, кажется, Вилли Брандт, известный социал-демократический политик и тогдашний немецкий канцлер, а мы ему мешали, мы что-то кричали против войны во Вьетнаме. Потом в тот день мы пошли к местному правлению социал-демократической партии, там были трамвайные рельсы, и люди наклонялись, поднимали со шпал камни и кидали их в это самое здание! А ведь наш город к тому времени уже 20 лет был под управлением социал-демократов! Я только смотрел на это, я сам не бросал камней, но для меня это было... Я честно скажу, я никогда не был таким радикальным милитантом, повстанцем, но внутри я чувствовал большую симпатию к этому движению, а главным, наверное, было ощущение этого появляющегося нового порядка, ощущение того, что старый порядок уже ослаб и люди на улице устанавливают свою собственную власть, делают всё по-новому, как хотят.
Потом в тот же день мы пошли к центральному вокзалу, там есть такой гигантский зал, который вмещает несколько тысяч человек, под крышей звук как в церкви... Мы кричали: "Хо-хо-хо-ши-мин!", быстро перемещались по залу и бюргеры вынуждены были освободить пространство для нас. Но это было такое ощущение! Трудно это описать! Это было чувство страха, потому что ты действуешь на совсем другой территории, разрушаешь все законы, ты боишься, что тебя увидят, но одновременно - это было чувство огромной силы, которая есть в тебе и в людях! - ты захватываешь эти чужие до того места, одно за другим. (глубоко вздыхает) Я, наверное, вообще очень эмоциональный человек и всё это принимаю чисто эмоционально.
ПРОТИВ ВОЙНЫ И ГОСБЕЗОПАСНОСТИ, ЗА САМОУПРАВЛЕНИЕ
Три главные темы 68-го - протест против войны во Вьетнаме, протест против принятия законов о чрезвычайном положении - эти законы позволяли использовать погранвойска во внутренних конфликтах, а также давали другие чрезвычайные возможности для сил подавления, и третье, за что мы боролись, чего мы требовали - больше самоуправлении в школах. Например, появились полулегальные газеты школьников. В нашей школе был журнал "Искра", но это, конечно, был не большевизм, как у Ленина, это было такое небольшое антиавторитарное издание. В редакции, в основном, были ребята лет 16-ти, года на два старше меня. Состоять в редакции "Искры" было очень престижно! Ну как сейчас престижно иметь какую-нибудь самую новейшую куртку от "Benetton" или другой модной фирмы, так тогда было престижно состоять в этой редакции. Ну, я немножко утрирую, конечно. (смеётся) В этом журнале часто фигурировала пятиконечная звезда, были портреты Маркса, статьи о вьетнамской войне, но и о советской оккупации Чехословакии - тоже.
Вообще, это была такая вспышка, в эти месяцы появилось несколько разных новых течений. Я тогда был в интернате и ещё не решил, в какой фракции я буду участвовать, но я помню, что я выписывал несколько левых газет. Одну лево-социал-демократическую, одну промосковскую и одну пропекинскую - этого было уже достаточно для широкого спектра. Мы сидели там, в интернате, в большом зале столовой и каждый раз после обеда нам приносили почту - и я каждый день получал пачку газет! (смеётся) Мой отец думал: "Ах, мой мальчик, он успокоится, он далеко от этих событий!" (всеобщий смех: все участники разговора ржут в голос). Но я получал эти газеты...
ИДТИ ВПЕРЕДИ ВЗРОСЛЫХ. ВПЕРЕДИ ВСЕХ
Это было очень хорошее время, потому что всё было в плавающем состоянии, каждый день случался какой-то новый сюрприз. Все учителя, все наши родители - они только реагировали на события. А мы - действовали, мы каждый день осваивали какое-то новое пространство. Была очень большая готовность к новому, общество сотрясалось, все ценности были под знаком вопроса, всё, включая общепринятую одежду, идеал "красивой жизни", сексуальное поведение, аборты, которые тогда были ещё запрещены и люди выступали с протестами против этого запрета...
Общество было тогда очень пуританским. То, что сейчас стало привычным, например то, что мы видим на любом углу голых людей - в рекламе или на пляжах, - это тоже было то пространство, которое освоили мы. Были такие акции, например, когда в немецких судах люди начинали вдруг раздеваться в знак протеста, особенно женщины - протестовали против каких-то реакционных законов.
Многое, конечно, изменилось. Многого мы добились. Начиная с того, что у женщин есть права, как и у мужчин, участвовать в общественных процессах, учиться в университетах, получать какие-то посты, - ведь до 68-го все руководящие должности были у мужчин. Тогда не было такого, как сейчас, что на заводах или в офисах больше смотрят на результат, а не на то, кто подчиняется лучше - это тоже достижение 68-го. Или, например, теперь ты не обязан создать семью, ты не обязан по воскресеньям ходить в церковь, у тебя есть право жить, как ты хочешь. Мы тогда собирались группами и жили отдельно от родителей. Мы меняли партнёров. Мы легализовали и признали гомосексуализм, который очень строго до этого был запрещён. Мы начинали интересоваться другими культурами - азиатской, африканской. Сейчас люди просто слушают африканскую музыку и всё, а тогда это было связано с политическими интересами и чувством солидарности - ведь в 60-е каждый год происходила какая-то революция - в Африке, в Латинской Америке, мир был полон движения, во всех сферах!
А из того, что не удалось - мы, к сожалению, потерпели провал с организацией новых коллективных форм жизни. Коммуны держались шесть, максимум - десять лет. Коллективная жизнь, коллективное воспитание детей - чтобы ребёнок воспитывался неавторитарно, чтобы он не был частной собственностью своих родителей, - вот задание для будущих поколений.
МОРАЛЬНЫЙ МЕХАНИЗМ РЕВОЛЮЦИИ
Нет, это была не революция. И даже не революционная ситуация. Мы анализировали потом... В принципе, тогда не было смертельной опасности для правящего класса. С чего всё началось? Может быть, вьетнамская война была таким катализатором? Может быть, эта невозможность для американцев победить маленькую страну, - а ведь США - это был наш партнёр, наш "отец", - всё это и разрушило внутреннюю уверенность нашего общества?
Если твой старший брат воюет - и неуспешно воюет, если он использует против маленького народа ужасное оружие, то возникают моральные вопросы. Если он успешно уничтожает маленький народ и побеждает, то, может быть, об этом и не задумаешься, как сейчас в Чечне, когда русские почти победили и моральные вопросы не возникают. А когда супер-держава не может победить... В принципе, что-то подобное, наверное, было в конце Первой мировой войны - на этом фоне и произошла русская революция. Царизм не мог обеспечить военную победу и не мог дать ответов на моральные вопросы... А когда обученная молодёжь начинает ставить моральные вопросы и не получает ответов, всё, как в домино, падает. Один вопрос обрушивает другой, второй обрушивает третий - и так далее. Война - потом культурные ценности - потом одежда - потом межполовые отношения - потом всё. Всё!
Мы хотели всё убрать. Социализм не был тогда ругательным словом. Были споры - какой социализм, кубинский или вьетнамский? Были люди, которые симпатизировали советскому социализму... Но это было не самое главное, мне кажется, главное было, что ты - против. Очень важно ещё понимать - я сначала забыл об этом сказать, - что очень много было тогда нацистов на руководящих должностях - судей, политиков, важных персон в христианско-демократической партии... Мы были против фашистов, которые остались в обществе на руководящих постах. Мы были против войны. И мы особенно не задумывались, какое именно общество мы хотим. Главным тогда была не наша утопия, главным было то, против чего конкретно мы протестовали.
ПОТОМ, ПОСЛЕ 60-Х
Я вспоминаю это время как большую свободу, большую личную свободу. После этого я попал в политическую организацию и опять началась строгость. По-другому, но всё же. Моменты свободы - может быть, они хаотически выглядят, но лично для меня, наверное, это было самое большое впечатление. Потому что действительно это был момент поиска, ответов тогда ещё не было, никаких ответов не было. Что можно сравнить с этим? Были политические успехи, например, был 74-й год, когда Вьетконг захватил Сайгон. Я помню, какая радостная демонстрация Первого Мая тогда была. Мы шли и кричали: "Erster Mai, Saigon ist frei!" - "Первое мая, Сайгон освобождён!" Ну, это было, может быть, лично для меня, это не типично... Может быть, как я уже сказал, этот толчок для меня был недостаточным, я недостаточно участвовал и я недостаточно взял этой силы, этого антиавторитарного импульса, который тогда был, и потому попал слишком быстро опять в строгую организацию. 74-й год, Kommunistischer Bund...
...Лично я сожалею, что моё поколение очень уж успокоилось, вписалось в Систему. Но хорошо, что мы видим сейчас в Европе новое молодёжное движение, оно возникает, постоянно приходят новые люди, все эти гигантские акции против войны - они что-то дадут...
Беседовали Утэ Вайнманн и Влад Тупикин
[апрель 2003]